Юрий Корчевский - Диверсант [HL]
Александр подкатил камеру к берегу, снял вещи и связал их в тугой узел. Бросил камеру в воду, улёгся на неё спиной, а узелок с вещами и вещмешок с консервами на живот положил, где посуше.
Течение подхватило камеру с Сашей и понесло её вниз. Руками он подгребал немного, стараясь не удаляться далеко от берега. На середине, где стремнина, течение сильнее, но и опасность быть обнаруженным выше.
Несмотря на то что река равнинная, плыть получалось быстрее, чем идти. Приходилось только зорко смотреть на оба берега — не появятся ли немцы?
Часа через три Саша подгрёб к берегу — обогреться. Ноги и пятая точка были в воде, и он замёрз. Вода хоть и тёпленькая — июль всё-таки, но долго находиться в ней было невозможно.
На берегу он съел ещё одну банку тушёнки, вполне неплохой — умели же раньше делать, и, греясь на солнце, размышлял. Что он скажет за линией фронта, выйдя к своим? В правду не поверит никто. Поэтому надо придумать легенду и твёрдо её придерживаться.
Саша вспомнил о красноармейской книжке убитого сержанта. Он достал её, развернул. Бумага неважного качества, фотографии нет, но записи чернилами читаются хорошо, и оттиск печати чёткий.
Итак, Савельев Александр Трофимович. Ты гляди, тёзка! Год рождения — тысяча девятьсот десятый. Немного моложе его сержант был, но при случае сойти может. Сто седьмой стрелковый полк пятьдесят пятой дивизии, Западный особый военный округ.
Саша повторил дважды номер полка и дивизии, а также фамилию и инициалы сержанта. Теперь ему предстояло стать сержантом Савельевым. Хоть какая-то зацепка в этом мире.
Придя к такому решению, Саша сразу почувствовал себя увереннее. Теперь, перейдя линию фронта, он может найти хоть какое-то обоснование своему существованию. А то, что он с оккупированной территории вышел — так в сорок первом, особенно в начале, не он один это делал. Выходили целыми подразделениями. И ему стыдиться нечего: в плен не сдавался, с врагом не сотрудничал. Даже свою лепту в борьбу с ним внёс, пусть и малую пока.
Отдохнув и обогревшись, он продолжил плавание.
Воду Саша никогда не любил. На море был пару раз, плавать умел — по крайней мере, ту же Припять спокойно переплыть мог, но не любил. Однако в жизни ведь приходится делать далеко не всё, что любишь, что тебе по душе.
Так, без приключений и неприятностей сплавлялся он до вечера. Что его удивляло и настораживало даже, так это отсутствие на реке какого-либо движения. Ни лодок с рыбаками, ни воинских катеров… С рыбаками понятно — им не до рыбалки, хотя рыбка свежая — хорошее подспорье к скудному столу. А военные? Для него к лучшему, но вообще — почему немцы не контролируют реку?
Обогревшись на берегу, Александр натянул свою одежду, ещё слегка влажную от брызг и близости воды. Надувную камеру он спрятал в кустах, а сам слегка углубился в лесок. Найдя удобное место, улёгся на сосновую хвою и уснул. И сны снились ему ещё из прошлой, счастливой жизни. Он увидел во сне свою встречу с Антоном, застолье обильное с разносолами, беседу по душам с другом.
Проснулся Саша бодрым, с хорошим настроением. Вокруг щебетали птицы — в этом месте войны не было.
Он позавтракал тушёнкой с галетами, выпил водички. Полежал немного, прикидывая, какое расстояние он покрыл за вчерашний день. Получалось — километров сорок. Ежели бы он шёл пешком, ноги утром были бы чугунными. А вплавь — бодрость с утра, и усталости никакой.
Саша собрался было раздеться и продолжить сплав, да поведение птиц насторожило его. Совсем рядом кружили и трещали сороки, подсказывая ему, что по лесу явно кто-то шёл.
Оставив на месте вещмешок, Саша вытащил из кармана револьвер и, перебегая от дерева к дереву, стал осторожно приближаться к месту, над которым летали встревоженные птицы.
Сначала он услышал голоса, а, приблизившись, различил немецкую речь. Немцы! И довольно близко от него, в двухстах метрах от его ночлега.
На небольшой поляне стояло с десяток мотоциклов с колясками, на которых было небрежно брошено обмундирование. Сами же немцы загорали на берегу. Все они были сильными и рослыми, только вот кожа была бледная.
Пока Саша раздумывал, что предпринять, немцы с хохотом полезли в воду купаться.
Приехали они явно вчера, иначе сегодня он услышал бы тарахтение мотоциклетных моторов. Скорее всего, подразделение их следовало маршем, вот и свернули на ночёвку. А утречком искупаться решили, смыть дорожную пыль. Чего-чего, а пыли на наших дорогах хватает, это вам не Франция или Польша.
Решение пришло мгновенно. Надо броском преодолеть двадцать метров до ближайшего мотоцикла и воспользоваться пулемётом. Ствол МГ-34 как раз в сторону Припяти смотрит.
Немцы плещутся, толкают друг друга в воде, как будто и войны никакой нет, а они просто на отдыхе где-нибудь на Лазурном берегу. Ну, будет вам сейчас отдых!
Саша вытянул шею, пытаясь разглядеть, заправлена ли в пулемёт лента. Ошибка будет стоить жизни. С облегчением отметил — лента в пулемёте есть. Он набрал в грудь воздуха, как перед прыжком в воду, и, пригнувшись, бросился к мотоциклу. Чем позже его заметят немцы, тем лучше.
С ходу запрыгнул в коляску, одним движением сбросив лежавшую на ней униформу, взвёл затвор — ведь МГ-34 стрелял с заднего шептала, довернул ствол на купающихся и нажал спуск. Пулемёт загрохотал.
Саша водил стволом по купающимся немцам. Дистанция огня была всего метров тридцать, и он даже особо не целился.
Воздух огласился криками и стонами немцев — ничего не понимающих, падающих в окрасившуюся в красный цвет воду.
И вдруг пулемёт замолк. Саша с ужасом увидел, что лента закончилась, затвор пулемёта щёлкнул вхолостую. Видно, немецкий пулемётчик уже стрелял в предыдущие дни, и лента была неполной.
Саша рвал из кармана револьвер, а он, как назло, зацепился спицей курка за подкладку.
Недобитые немцы, воспользовавшись заминкой, рванули из воды прямо к нему. Исход столкновения решали секунды.
Саша рванул револьвер, услышав треск разрываемой ткани кармана, и в это время с другой стороны поляны ударил очередями автомат. И не по мотоциклу, не по нему, Саше, а по немцам. Это было неожиданно, но незнакомый автоматчик позволил выиграть миг, спасший Саше жизнь. Он вскинул наган и почти в упор, самовзводом, выстрелил в единственного, добежавшего почти до мотоцикла немца. Тот упал, ударившись головой о колесо мотоцикла.
Больше стрелять было не в кого. Саша выбрался из коляски и побежал к берегу, сжимая в руке револьвер. Течение реки медленно относило трупы немцев. «Раз, два, три, — начал считать Саша. — Четырнадцать! И на берегу четверо. Итого — восемнадцать».
Саша пересчитал мотоциклы. Их оказалось десять. На каждом ехали водитель и пулемётчик. Где же ещё двое? Уйдут ведь, тревогу поднимут! И где же этот неизвестный, так вовремя поддержавший Сашу огнём, выручивший в трудной ситуации?
— Эй, выходи! — крикнул Саша, повернувшись к той стороне поляны, откуда раздавались автоматные очереди.
Из-за деревьев, прихрамывая, вышел командир Красной Армии — без головного убора. На левой ноге, прямо поверх галифе — грязный бинт. В руке он сжимал пистолет-пулемёт Дегтярёва. Лицо исхудавшее, обросшее недельной щетиной, запавшие глаза лихорадочно блестели.
— Всё, амбец немцам? — хрипло спросил он.
— Двоих не хватает, — с досадой ответил Саша.
— Хрен с ними, может — утонули.
— Мотоциклов десять, стало быть, немцев должно быть двадцать. Если двоих упустили, они вскоре подмогу приведут.
— Не приведут. Голые да без оружия… А деревни поблизости я не видел. Ты кто?
— Сержант Савельев, сто седьмой стрелковый полк, — чётко представился Саша.
— А я из восемьдесят четвёртого, политрук Шумилин, — командир показал левый рукав, на котором была нашита красная звезда. Большая, суконная — и как только Саша сразу внимания на неё не обратил?
— Сержант, сматываться отсюда быстрее надо, стрельбу немцы слышать могли, да и двоих ты не досчитался — тоже тревогу могут поднять. Только мотоциклы обыщи. Жрать охота, сил нет. Я уж три дня как крошки во рту не держал.
Саша обыскал коляски мотоциклов и собрал целую кучу снеди: копчёная колбаса, вино в бутылках, белый хлеб в фольге, и множество консервных банок. Только с чем — неизвестно, все надписи на немецком.
Политрук едва не прослезился.
— Жалко жратву бросать, а всё съесть не сможем.
Одной рукой он схватил колбасу, другой — хлеб, и начал есть, жадно отрывая от еды большие куски.
— Да ты не торопись, политрук! Когда три дня не ел, сразу много нельзя, живот скрутит. И винцом запивай, чтобы не всухомятку!
— Знаю, удержаться не могу, — с набитым ртом невнятно промычал политрук. Прожевав, он сказал: — Вещмешок бы найти, кое-что с собой прихватим.
Только вещмешков у немцев не было, одни ранцы из телячьей кожи.
